В X-XI веках в бассейны северных рек проникают славяне. Смелый, свободолюбивый народ плыл по Онеге, Сухоне и Северной Двине, шел по водоразделам мелких рек вплоть до низовьев Печоры. Дремучие девственные леса вставали на пути, но людей манило обилие пушных зверей, дичи, рыбы. Хорошие заливные луга способствовали развитию животноводства. Освоение территории и вместе с тем наступление на лес шло с юга и с запада и распространялось очагами. Выходцы из Великого Новгорода и Ростово-Суздальских земель селились вдоль рек, срубая для постройки и отопления домов ближние леса.
Заготовку древесины сверх потребностей для личных нужд населения, то есть, по сути дела, промышленную эксплуатацию лесов Беломорья, относят к XV в. Древесина была нужна в солеваренном производстве, получившем развитие по реке Вычегде у теперешнего города Сольвычегодска, на Кулое, а затем и на беломорском побережье вблизи Неноксы, Онежского Усолья. Часть древесины использовалась для получения поташа - зернистого порошка со щелочными свойствами, добываемого из золы. В конце XV столетия в Усть-Цильме и других местах выплавляли металл, для чего также требовалось много древесины.
Когда неподалеку от устья Двины возникло селение Холмогоры, окружающие его богатые сосновые и лиственничные массивы стали рубить для постройки промысловых судов, пригодных к плаванию в студеных северных морях. Именно вблизи Холмогор, на реке Вавчуге, уже в том же XV в. на водяной пильной мельнице «лес растирали» для целей кораблестроения.
В августе 1553 г. в устье Северной Двины бросил якорь один из кораблей английской арктической экспедиции. Капитан корабля Ричард Ченслер посетил Москву и получил от Ивана Грозного право свободной и беспошлинной торговли по всей России. С тех пор английские, а позднее и голландские купцы ежегодно в конце мая приходили на кораблях к устью Двины, а к осени отправлялись домой, набив трюмы пушниной, льном, воском, смолой, дегтем. Среди русских товаров, отправляемых за границу, древесина появилась позднее. На первых порах выгодным для иностранцев был лишь вывоз дефицитного мачтового леса. В дальнейшем ассортимент лесных товаров постепенно расширялся. С целью вывоза продукции в обработанном виде (экономически это было гораздо выгоднее), иностранцы просят московского государя разрешить им перерабатывать древесину на месте. Архивные документы свидетельствуют, что по Северной Двине в 1667 г. проводились поиски мест для строительства мельниц для распиловки древесины. В 1691-1692 гг. в Архангельске уже были пильные мельницы, построенные голландцами и русскими купцами, в частности Буденантом в компании с Василием Гудцыным и холмогорцем Василием Баженовым. На острове Мосееве по указу Петра 1 голландец Артман построил в 1696 г. пильную мельницу с тремя станками и сорока шестью пилами. Примитивное лесопильное производство не принесло ему выгод, через пятнадцать лет он разорился и был отправлен на родину за счет казны. В начальный период развития международной торговли лесом заготовка древесины велась в сравнительно ограниченных размерах и имела очаговый характер.
Общеизвестно внимание к северным лесам, которое проявил Петр I. С начала XVIII в. Архангельск становится центром гражданского и военного судостроения. В выделенных корабельных рощах заготовка древесины не разрешалась ни иностранцам, ни местному населению. Вплоть до конца XIX в. особыми преимуществами пользовались лишь лесопильные заводы Адмиралтейства, сосредоточенные в Архангельске. Частные лесопильные заводы, осуществлявшие экспорт древесины, появились в Онеге, поскольку онежские леса оказались вне зоны владений Адмиралтейства. Первым хозяином здесь был граф П. И. Шувалов, получивший в 1752 г. от императрицы Елизаветы Петровны исключительное право на владение и пользование онежскими лесами. Вскоре граф продал свои права на лес ловкому дельцу англича-нину Гому. Историки отмечают, что этот откупщик вел настолько хищническое истребление лесов, что заставил содрогнуться одного из отечественных путешественников того времени, увидевшего, «сколько сей зловредный бродяга в пятнадцать лет начудодеял». Не лучше хозяйничали в онежских и двинских лесах и другие лесопромышленники. Одни купцы Баженины, имея жалованную Петром 1 грамоту, несмотря на его же распоряжение «сохранять леса на Двине у города Архангельского», за период с 1703 по 1752 г. вырубили, по предположениям академика И.С. Мелехова (1), около 200 тыс. лучших крупномерных деревьев - количество по тем времёнам немалое.
Валка и разделка деревьев в XVIII в. велась только топором. Как организовывалась эта работа?
Артель емецких мужиков человек в тридцать с осени подряжалась заготовлять лес Архангельскому адмиралтейству. По первопутку, собрав нехитрый припас и запрягши в сани своих лошаденок, мужики отправлялись на промысел на р. Мехреньгу. Почти сто верст до заповедной рощи, где стоят лесные великаны, там их ждала приземистая, отапливаемая «по-черному» изба. Вверх и вниз по течению реки тянулись к небесам помеченные царским орлом сосны и лиственницы.
Первым делом готовили мужички дорогу от катища, расположенного на крутом берегу реки, к первому дереву. До него - полверсты, а до другого и две и три. Застучали топоры, и от берега к дереву стала проглядываться широкая просека - дорога. Срубленяые деревья тут же разделывали на кругляши, по которым могло скользить бревно, и укладывали их поперек пути. Тут и потускнел короткий зимний день. Пошабашили лесорубы и отправились в избу варить щи.
Наутро подрядчик - усатый унтер-офицер из Адмиралтейства повел мужиков чистить дорогу к другому дереву, а пятеро пошли ронять первое. Собрались к двухобхватному стволу, потоптались вокруг, поглазели еще раз на крону, обколотили висящие на ветвях сугробы, перекрестясь, молвили: «С богом!»,- и застучали зазвенели острые топоры, полетели смолистые щепки. Рубили сначала в четыре топора, потом в два, отдыхали раза три и после последней передышки, когда между пнем и стволом осталась узкая перемычка с ладонь толщиной, к нему подошел самый старый лесоруб. Он прислушался к ветру - помощнику, перехватил покрепче топорище и стал бить в самую глубину заруба, в «репку», перерубая последние напряженные слои древесины. Наконец дерево дрогнуло и медленно-медленно стало наклоняться к подго-товленному бревенчатому ложу. Раздался быстро нарастающий свист, который потонул в гулком грохоте упавшего ствола и ломавшихся ветвей. Взметнулось огромное белое облако снега, пружинисто взбрыкнул комель, будто стараясь боднуть губителей, и дерево замерло на бревнах.
Мужики подхватили топоры, пошли отмерять нужную длину, обрубать и шарообразно обделывать вершину, вытесывать на конце ее болванку, чтобы захлестнуть петлю из толстого каната. Назавтра придут с лошадьми возчики, припрягут к этому канату двадцать животин и выволокут громадное бревно к берегу. За сезон на берегу окажется несколько десятков таких кряжей, и артельщики, изодравшиеся и изломавшиеся на тяжкой работе, расползутся на отощавших лошаденках по своим деревням, чтобы маленько отдохнуть, а весной собраться сюда снова и гнать, гнать по вешней воде лес к Архангельску...
Почти до конца прошлого столетия рубка велась выборочно, как говорят лесоводы, «на прииск». Места рубки были расположены вблизи сплавных рек, которые издавна являлись основными путями транспорта. К тому же вблизи рек на хорошо пропускающих влагу и более богатых почвах лес рос лучше, это были те самые «сливки», которые стремились снимать лесопромышленники. Необходимое дерево - в основном это была сосна - «приискивалось» в соответствии с требуемыми размерами. Эти требования касались деревьев максимально крупных для северных условий роста. До середины XIX в. в течение полутора столетий, отпускной размер бревен держался на 7-11 вершках, или 31-49 сантиметрах в верхнем сечении. Выборка древесины с гектара была небольшой, но рубкой «на прииск» охватывалась значительная площадь, причем удаленность от реки все время возрастала. По сути дела, вдоль большинства рек бассейна Северной Двины с середины прошлого столетия велась заготовка крупномерной древесины.
После реформы 1861 г., на пороге капиталистического развития лесной промышленности, в Архангельске, в Онеге и Мезени строятся лесопильные заводы не только на водной, но и на паровой тяге. Спрос на древесину для экспорта и на внутренний рынок возрастает. Размеры заготовленных бревен снижаются до31, а к 1912 г. - до 20 сантиметров в верхнем сечении. Интенсивность выборки древесины с одного гектара резко возросла, хотя в древостое не вырубалось более половины запаса. Такие рубки лесоводы окрестили подневольно-выборочными, то есть в зависимости от сбыта, «поневоле», вырубались деревья определенных пород и размеров. Лесная промышленность Севера превращается в фабрично-заводскую. Если в 1880 г. в Архангельске действовало 6 лесозаводов, то в 1913 г. - уже 26. Некоторая примитивная рационализация появилась и в лесу. Топоры - это единственное орудие производства не только при заготовке древесины, но и при изготовлении досок, стали уступать место пиле.
К началу первой мировой войны Архангельск представлял собой самый крупный лесопильный центр России. Расширению заготовок благоприятствовало и строительство железной дороги Вологда - Архангельск. В 1896 г. была подведена узкая колея, переделанная к 1916 г. в широкую. Леса Беломорья стали ближе к промышленным центрам, по-прежнему они осваивались неравномерно, вблизи транспортных путей, с рубкой лучших по качеству деревьев. Дело в том, что лесопромышленникам продавался весь пригодный для рубки лес, а учет заготовленного материала был побревенный. Общий объем заготовки бревен в начале этого столетия составлял по Архангельской губернии около 3,5 млн. кубометров. Для сравнения скажем, что это почти в десять раз меньше, чем объем заготовки древесины в настоящее время. Однако лесам Севера был нанесен существенный урон.
Прежде всего не было определенных территориальных ограничений, рубка велась по названию урочищ или, например, «от Митькиной избы до Щучьего озера». В самом конце прошлого века наблюдается переход на инструментальное отграничение участков. В ряде случаев деревья срубали после предварительного обмера и клеймения. Такой способ отпуска леса получил позднее название «отпуск по пням». Клеймо ставили на затесках не только на уровне груди, но и внизу, на будущем пне.
Рубка деревьев «на прииск», сначала лишь крупных, а затем хоть и меньших размеров, но такого же хорошего качества, ухудшала общее состояние оставшегося древостоя. Увеличивалось относительное количество гнилых деревьев. При сильном изреживании деревья порой выпадали с корнем. Это, в свою очередь, вело к увеличению захламленности, которая и так была высокой, поскольку сучья и верхняя часть кроны оставались на месте. Кроме того, при валке крупного дерева неизбежно повреждались еще и десятки соседних, меньших по размеру. Все это увеличивало пожарную опасность лесов. Определенный вред был нанесен и ге-нетическому фонду, срубка элитных деревьев лишала и ценных семян. Создавались лучшие условия для роста ели, которая по сравнению с сосной укрепляла свои позиции в лесах Бе-ломорья.
С лесоводственной точки зрения положительными моментами подневольно-выборочных рубок были два: первый – сохранение большой части древостоя, который продолжал выполнять свои природно-защитные функции; и второй - обеспечение в целом достаточно успешного естественного возобновления хвойных пород.

1. Мелехов Н. С. Рубки в возобновление леса на Севере. Архангельск: Кл. ИЗД-во, 1960, с. 15.